Альберт Швейцер, крупнейший исследователь творчества Баха утверждает в своей монографии: Бах - завершение. От него ничего не исходит, но всё ведёт к нему. Валентина Джозефовна Конен, крупный и интереснейший, на мой взгляд, советский исследователь зарубежной музыки, в работах конца XX столетия убедительно доказывает, что Глюк - ОКНО В БУДУЩЕЕ. И судьбы у них, - человеческие, художнические - разные.

Бах был, по сути дела, своим временем не замечен и сразу после смерти прочно забыт.

Глюк своей реформой вызвал столько скандала и ожесточённых схваток, сколько потом, через полтора столетия вызвали разве что Маяковский с Сергеем Прокофьевым.

Но есть в судьбе их музыки и нечто общее: музыку обоих заметил и впервые оценил XIX век. Точнее, музыканты XIX века (в самом деле, ведь нельзя же за оценку музыки Глюка принимать ту ужасающую брань, которая раздавалась в его адрес из уст современной ему критики). Но и они восприняли эту музыку по-разному: Баха, как недостижимый идеал, Глюка, как родственную душу, предшественника, собственные корни. Не случайно первая новелла музыканта и писателя Эрнста Теодора Гофмана называлась КАВАЛЕР ГЛЮК.

Впрочем, давайте-ка попробуем немного разобраться с каждым из этих гигантов отдельно.

В 1829 году, почти через столетие, была исполнена месса Баха СТРАСТИ ПО МАТФЕЮ (через 80 лет после смерти Баха). Руководил этой акцией Феликс Мендельсон. С этого начался баховский триумф. Но романтическая историография, открыв Баха, кое-что в его облике сместила и напутала. Он - отшельник, якобы замкнувшийся в себе, художник, отъединившийся от бурлящей противоречиями действительности, Великий Кантор, непонятый гений, отвергнутый своим временем. Истоки этого мифа ясны: ведь композиторы - романтики сами стремились утвердить понятие "МУЗЫКИ БУДУЩЕГО, противостоящей будничной повседневности". Но так ли это было в действительности? Жил ли Бах в согласии со своим временем? Что в нём принимал, а что отвергал? Документы, оставшиеся от Баха. написанные его рукой: письма, прошения, заявления, говорят нам о том, что Бах-человек ни о каком противостоянии "будничной повседневности" вовсе не помышлял. Он жил буднями и праздниками своего времени, жил в согласии с ним, а не наперекор ему. Образом жизни, склонностями он неотделим от бюргерской среды, в которой сильно крестьянское начало. Нельзя же, в самом деле, производить Баха в революционеры оттого, например, что он подал прошение об отставке герцогу Веймарскому, оскорблённый тем, что на место придворного дирижёра, на которое он - Бах - претендовал, герцог назначил музыканта, коего Бах считал бездарностью и интриганом! Герцогом, разумеется, этот акт был расценен, как величайшая дерзость, за что Бах и отсидел в заключении... около месяца. Но мы-то с вами понимаем, что это совершенно нормальный поступок человека, обладающего чувством собственного достоинства, хотя и было это чувство во времена Баха не совсем обычным для "музыкального лакея". Так что, хоть сердце Даниила Гранина и переполнялось печалью, когда он сидел возле баховской могилы и сравнивал скромную чугунную доску с роскошными мраморными памятниками "сиятельным ничтожествам", о чём он написал в прекрасной новелле "Могила Баха", нас, скорее, должно поражать, а может и огорчать, другое - его смирение, обыкновенность его быта, практичность. Словом, то, что мы привыкли считать синонимом чуть ли не заурядности, хоть Пушкин и успел нам объяснить, что происходит "пока не требует поэта к священной жертве Аполлон".

С Бахом-человеком всё понять можно, как будто бы... "Но лишь БОЖЕСТВЕННЫЙ ГЛАГОЛ..." - и начинается МУЗЫКА Баха.

И сразу всё становится ТАЙНОЙ... Откуда появилась та величавая созерцательность и философская глубина, которую мы ощущаем в каждой баховской строке? Ощущаем хотя бы по тому, как из наших собственных мыслей мгновенно улетучиваются всякие мелочи и суета, а вместо них приходит высокая сосредоточенность, и ты, совершенно для себя неожиданно, начинаешь понимать, насколько ничтожны твои ежедневные огорчения.
"...Непостижимый взору и уму
Ты, без кого ни слова нет, ни дела,
Определяющий предел всему
И только САМ не знающий предела..."

Это всё тот же Григор Нарекаци - КНИГА СКОРБНЫХ ПЕСНОПЕНИЙ!

Непонятно, как и почему, но стоит открыть эту книгу, во мне начинает звучать музыка Баха; стоит заиграть или услышать Баха - возникают какие-нибудь стихи из этой книги. Я долго не понимала, каким образом перекликаются немецкий кантор из XVIII века с армянином из X, пока не наткнулась на сравнение и анализ в рассадинской книге - Песнопений Нарекаци с одой Державина "Бог".

Дело в том, что Бах был не только церковным кантором, но и глубоко верующим человеком. И существовал он не столько в гармонии с жизнью окружающей, сколько со своей верой в высший нравственный идеал. И музыку он ощущал именно как выражение этой высшей гармонии, соразмерности, завершённости.

До нас дошёл один забавный и правдоподобный анекдот о Бахе: он лежит в постели, готовится ко сну, а сын его играет хорал на клавире в соседней комнате. И вдруг он бросает играть, не закончив. не завершив, не разрешив неустойчивую гармонию каданса (в данном случае имеется в виду именно неустойчивый аккорд, который требует разрешения в тонику). Разъярённый Бах вскакивает с постели и бежит в соседнюю комнату (так и представляешь себе его без парика, в ночной рубахе и ночном колпаке, как тогда было принято). Сначала он подбегает к инструменту и доигрывает музыкальное завершение фразы, и только потом отвешивает сыну звонкую оплеуху. То есть, сначала приводит в гармонию музыку, а уж потом наказывает сына за её нарушение.

Что ж, выходит, цена баховской гармонии - смирение и святая вера в божескую справедливость? Откуда же тогда столько человеческих интонаций скорби и печали, страдания и мольбы, света и жизнерадостного веселья, высокого пафоса и гордого смирения в его музыке? В том-то и дело, что ТО, чем сегодня мы восхищаемся в баховской полифонии - равновесием, соразмерностью голосов, было предметом обличения его современной ему критикой. Один из самых требовательных (Шейбе) как раз и обличал Баха в том, что "все голоса звучат совместно с одинаковой силой, поэтому не слышен Главный Голос".

Баховская музыка потому не устраивала церковников, что это был не монолог Божьего Гласа и безропотно, смиренно вторящая толпа, а "беседа на равных". Собственное "мужицкое начало", преображённое богатством духовного мира, мощным умом и вдохновенностью гения, плюс интонации окружающего народного быта, он и принёс под церковные своды. Он утверждал человеческую духовность через ясное видение божественного (а современным языком говоря - НРАВСТВЕННОГО) идеала. И это страстное, человеческое доверие к Богу, как к нравственному идеалу, поднимало человека и заставляло его быть непримиримым к злу вовне и внутри себя. Отсюда, кстати, у верующего Баха яростное неприятие церковников, их ханжества и лицемерия.

И пониманию этого нам помогает как раз знаменитая державинская ода. Начав с противопоставления: "Дух всюду сущий и единый,... кого никто постичь не мог" и "я перед тобой - ничто!", Державин идёт к попытке постигнуть через самоутверждение:
Ничто! - Но ты во мне сияешь
Величеством своих доброт.
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.

И приходя к полной достоинства мысли: "Ты есть - и я уж не Ничто!"

Не правда ли, что это больше напоминает утверждение человеческой ЛИЧНОСТИ, нежели прославление божеской непостижимой всемогущности? Так и у Баха. Ведь и его музыка, и его характер казались церковникам более похожими на еретическое вольномыслие, нежели на покорное смирение. Потому и прождала, видимо, великая баховская Месса своего исполнения почти сто лет, а сам Великий кантор умер в 65 почти слепым, а вдова его доживала свой век в доме призрения.

В 1850 году, к столетию со дня смерти Иоганна Себастьяна Баха, было основано Баховское общество, одним из инициаторов создания которого был Роберт Шуман. А ещё через 100 лет, когда уже весь мир отмечал двухсотлетнюю годовщину памяти Великого Баха, величайший из гениев XX века - Дмитрий Дмитриевич Шостакович, назвал его одной из самых величественных и сверкающих вершин человеческого духа.

Жаль, конечно. что всё это пришло с таким опозданием, но зато есть надежда, что НАВСЕГДА.