Сказать, что люблю, всё же успел, а вот как высоко ставлю - постеснялся.

"Нету их - и всё разрешено", - писал Давид Самойлов, имея в виду поколение Ахматовой и Пастернака. Но всё-таки не всё было разрешено, пока ещё существовало как раз самойловское фронтовое поколение писателей. Ушло и оно. За старших остались шестидесятники. Термин придумал один из них - Станислав Рассадин. В те годы, когда придумал, - громкий и яркий критик и литературовед. Но потом он очень скоро перерос эти цеховые принадлежности.

Как определить рассадинский жанр? Писатель о писателях? Писатель о литературе? Наверное, не так уж важно. Важнее, что он в одном ряду с Юрием Тыняновым, Иннокентием Анненским ("Книги отражений") и Владиславом Ходасевичем. Причем с Ходасевичем Рассадина можно сравнивать впрямую: у того "Некрополь", у этого "Книга прощаний", у того "Державин", у этого книги о Фонвизине и о Сухово-Кобылине.

Теперь надо писать книгу о самом Станиславе Борисовиче. Он человек, который сам себя сделал. Абсолютный интеллигент, вышедший из простой, бедной семьи. Самородок. Это про литературоведа как-то трудно представить. Совершенно не конъюнктурный. А это уже с критиком как-то не вяжется. И - Друг. Именно так, с большой буквы.

Благодаря тому, что Станислав Борисович умел дружить на полную катушку, он не был одиноким. А одиночество после смерти самого близкого ему человека - жены Али - казалось для него неизбежным. Детей у них не было. Аля осталась для Станислава Борисовича единственной. Все последние годы его спасала только дружба.

Но и друзья уходили.

Он очень тяжело пережил смерти Михаила Козакова, Юрия Черниченко, Лазаря Лазарева. И все же друзья ещё оставались. Близкие, как редко бывают даже родственники. Потому что Станислав Борисович не вникал в проблемы друзей - сопереживал их переживаниям. Это очень хорошо знаю и по себе. Тёплый, искренний, добрый человек.

Мне будет его страшно не хватать, "Новой газете", куда он пришел пятнадцать лет назад, его будет тоже страшно не хватать. Его колонка "Стародум" ставила ту планку, которая не позволяла другим авторам газеты писать на плохом русском. Но даже не это главное. Он задавал тот необходимый "высокий уровень нравственных претензий" (цитата из самого Рассадина), которому нельзя, стыдно как-то, не соответствовать.

И вот теперь снова - "Нету их - и все разрешено"?

Он бы очень расстроился. Давайте не будем огорчать одного из самых достойных людей пока ещё общего, нашего с ним времени.

Олег ХЛЕБНИКОВ