Два факта, которые сыграли свою роль в дальнейших событиях, забыла упомянуть:

Незадолго до Вериного ухода ей прислали заместителя по концертной работы из бывших инструкторов райкома, которого оттуда убрали за попадание в вытрезвитель. Звали его Леонид (не помню, как по батюшке) Киселёв, среди артистов - просто Лёнька. Ему выделили кабинет, прямо у входа, и он вечно открывал дверь, чтобы следить кто-когда пришёл и ушёл и с кем. Такая у него была страсть.

А второе событие, которое, возможно, повлияло на Верин уход - появилась большая моя статья в журнале Советская музыка "Радости и сложности профессии", которую Вера восприняла весьма болезненно. Статья была достаточно критическая, но касалась общих филармонических проблем, а не нашей конкретной, но всё равно Вера явно обиделась, не любят у нас критики, никуда от этого не деться. Статья, кстати, вызвала много откликов со всех концов СССР, так что вопросы явно касались общих проблем.

Итак, у нас новая директриса. Умная, с ледяным взглядом следователя по особым поручениям и тонкими губами.

Знаешь, есть у меня одна особенность, которую можно объяснять хоть интуицией, хоть ещё бог знает чем: все отношения с людьми у меня складываются или не складываются буквально с первого взгляда. И с романами так же было всегда. Иногда, когда мне человек резко не нравился сразу, я начинала сама себя ругать, что-де ты ещё не разобралась, может всё и не так: Но в конечном итоге всё равно получалось ТАК.

Так вот: то, что отношения у нас не сложатся, я почувствовала сразу. И даже статья в "Правде" была тут ни при чём. Как раз к статьям-то я относилась о-очень с большим недоверием, и они скорее могли вызывать сочувствие, нежели неприязнь.

Дальше - больше! Начинался период закручивания гаек в сфере культуры. В газете Советская культура появилась статья под названием вроде "Жулик в кресле директора", или что-то в этом роде, точно не помню. Но что самое забавное - речь в ней шла о директоре Удмуртской филармонии. Я там работала не при нём, но знать его - прекрасно знала, т.к. до этого он был директором музыкального театра.

Меня как-то Министр культуры очень просил поехать с ними на союзные гастроли в качестве концертмейстера. И я всё лето с ними ездила.

Тогда ещё случился настоящий анекдот. Дело в том, что седеть я начала очень рано, и в 25 у меня уже были большущие пряди седые. Тогда как раз на них пошла мода и я хохмила, что началась она из-за меня.

Помнится, однажды в метро какие-то молодые люди стояли возле меня и читали стихотворение Евтушенко: "это даже похоже на подлость, за полтинник седою стать!" Так вот, я свою седину решила закрасить. Тем более, что пошла мода на причёски из длинных волос. А у меня была чёрная отрезанная девичья коса, которую мне в парикмахерской привели в надлежащий вид. Так что та причёска, где мы с Аллой в белом фартучке - это своя коса, но приплетённая.

Так я проходила несколько лет, а потом надоело. И как раз, когда я уехала на всё лето с театром, я решила больше не краситься, отрастить седину и постричься, благо сидеть мне предстояло в оркестровой яме, да репетиции вести. Пару месяцев я проходила пегой, а потом коротко постриглась и оказалась почти совсем седой. И в театре, и сама я к этому привыкла. Но когда после отпуска вернулась и меня вызвали в наше местное министерство на какое-то совещание в кабинет Министра, его взгляд выразил прямо-таки ужас. И он спросил голосом трагика: "Что с вами стряслось, Светлана Валеевна?" Я не поняла. - Да ничего, вроде, не стряслось! - отвечаю А он опять: - Дома что случилось? И тут я по направлению его взгляда сообразила, что на гастроли я уезжала жгучей брюнеткой, а вернула "сивкой-буркой" - А-а-а! - говорю. - Так это вы про седину? Так это меня ваш удмуртский театр довёл за период гастролей!

Вот как раз в тех гастролях директором и был товарищ, которого потом переместили в филармонию, уже после моего отъезда. А нашей новой директрисе поступила указание: статью обсудить и осудить "жулика". И именно этому событию была посвящена её первая встреча с коллективом. Она прочитала вслух статью и произнесла речь, из которой выходило. что филармония - это такая организация, где собираются разные тёмные личности, и ей просто даже стыдно кому-нибудь говорить что она директор филармонии.

Тут уж меня опять в очередной раз кольнуло в одно место. Я встала и сказала, что раз ей так стыдно, могла бы и отказаться от этого места, мы её не приглашали на него. И что ей не приходит в голову, что в филармонии могут работать музыканты, для которых это место - избранная судьба. Что же касается товарища Большакова, о котором конкретно идёт речь в данной статье, - продолжила я о-очень ехидным голосом, - то могу дать справку, ибо его путь очень хорошо знаю. Он был секретарём Ижевского ГК партии по идеологии, но его оттуда убрали за пьянство и б.....во, переведя в театр Музкомедии. В театре комедии он определил главное направление как "секс и юмор", и тогда его перевели в директора филармонии. Так что не знаю, как оценивать его деятельность - то ли как кадр филармонический, то ли как партийный. Самое забавное, что всё это было абсолютной правдой.

Наши, понятно, все захихикали, а Людмила Алексеевна Агапитова - так её звали, одарила меня ТАКИМ взглядом, что я сразу поняла - работать нормально не даст, надо сваливать. Вызывает она меня в кабинет и говорит: "Я вот тут просмотрела гастрольный график Вашей группы. Вы всё ездите в Апатиты, Мончегорск да Кировск, больно Вы хорошую жизнь своей группе устроили"! А я в ответ: "Так Людмила Алексеевна! Меня же не предупредили, что назначили бригадиром, чтобы я своей группе устраивала плохую жизнь"! Она поняла, что что-то не то сморозила и сухо добавила: "Поезжайте в Ковдор! Сделайте там хотя бы пару концертов! А то они жалуются".

Ковдор - очень отдалённый посёлок с очень неудобным сообщением - 8 часов до Кандалакши и оттуда 4 часа по узкоколейке на рабочей электричке, которая ходила один раз в сутки. Но самое главное - Ковдор присылал рекламации на все бригады концертные, которые туда направляла филармония. Куда деваться - пришлось ехать!

Выезжала я всегда одна, как это называлось, "на заделку площадок". К тому времени у меня уже сложились определённые администраторские навыки. Это вначале я прямо-таки умирала от необходимости хвалить (а иначе ведь не договоришься!) собственные программы. Словом, я приехала, устроилась в гостинице и начала обзванивать начальство в разных организациях.

ОрганиАзации эти все были самостоятельными подразделениями Горно-обогатительного комбината. Собственно, и весь посёлок-то был выстроен как спутник ГОКа. Что за чертовщина! Ну никого нет на месте! Пришлось тащиться в районную газетку, а там сидит очаровательный синеглазый еврей-редактор. Поговорили, он мне предложил написать рекламную статейку в газету. И когда я спросила, куда все подевались, он сообщил, что все на учёбе по гражданской обороне. Вот оно что! И тут я вспомнила, что видела в буфете гостиницы каких-то военных чинов. Вечером выяснила, в каком номере они живут и отправилась знакомиться. Действительно, именно они руководили этой учёбой, и я с ними договорилась, что они выделят мне минут 15 перед дневным перерывом.

Уж не знаю сколько времени я произносила свою пламенную речь, но все развеселились, аплодировали и с мест кричали, что концерты они купят. А вечером мне позвонил редактор и сообщил, что меня хотят видеть дома у Замгенерального по строительству. И прибавил, что это одна из самых уважаемых семей города и что хозяин построил весь Ковдор.

Так я познакомилась с одним из замечательнейших людей Заполярья. Талантливейшим, одержимым, влюблённым в поэзию, театр и музыку. Огромным белокурым красавцем. У меня дома висят две его подаренные работы - девица с факелом, типа чеканки, и уникальный петух. Как он с гордостью уверял, что принцип создания - его собственное изобретение. Это он подарил, когда они с женой гостили у нас уже здесь.

В год моего пятидесятилетия я принимала друзей со всего Союза всё лето. Он у нас остался на фотографиях, когда мы с Юрой всё же отправились в ЗАГС и осталась куча снимков под общим названием "Раз пошли на ДЕЛО я и Рабинович!". Умер он во время отпуска в Алуште, прямо в море. Скорая помощь не успела. А его вдову, между прочим, я выдала замуж здесь, в Кузнечихе, за нашего приятеля.

Дело в том, что Виталий был идеальным мужем, любящим и всё умеющим. А жена его была, мягко говоря, этим избалована. А тут у нас тоже образовался один славный вдовец-приятель. У меня оказалась лёгкая рука. И сделала я это именно ради Виталия, я знала, как он безумно её любил и как был бы опечален тем, что она осталась одна и ни с чем. Он был абсолютным бессеребренником, ни алчность, ни накопительство ему не были свойственны. Широкая истинно русская душа. Самые лучшие черты национального характера.

Словом, из Ковдора мы явились победителями, сделав вместо двух - 12 концертов, привезя восторженные отзывы и приглашения приезжать с новыми программами в любое время. У меня где-то хранятся даже стихи, нам посвящённые, сочинённые и редактором и Виталием.

Директриса была явно разочарована. Но игру в кошки-мышки не прекратила. Описывать это скучно. Расскажу только на чём она меня подловила. Должен был быть у нас концерт на огромной плавбазе, стоявшей у причала. Это всё были корабли немецкой постройки, и там везде были в салонах прекрасные немецкие пианино, привинченные к полу. А тут оказался как бы даже небольшой концертный зал со сценой. Но когда я открыла крышку, то увидела. что все клавиши расположены не перпендикулярно, а по диагонали. При этом ни одна из них не нажимается. Я спросила, что же случилось с инструментом, и они ответили, что во время очень сильного шторма пианино сорвалось со сцены, винты не выдержали. Я извинилась и сказала, что к сожалению, мы не можем выступать без инструмента. У нас все произведения с фортепиано.

А народ в зале сидит, пришли слушать. И хором нас уговаривают что- нибудь придумать, рассказать, поиграть. Я понимала, что мне попадёт, если узнают, что мы отступили от сданной программы. Тогда с этим было строго. Да и при наших отношениях с директрисой. Но в конце-то концов, мы пришли сюда ради этих людей! Словом, я решила в их пользу. Скрипачка сыграла пару каприсов Паганини соло. Виолончелистка тоже что-то душевное сыграла без аккомпанемента. Даже наш тенор, который потом на меня донос настрочил в КГБ, пропел a capella несколько русских народных песен. Я травила какие-то байки ко всеобщему веселью.

Словом, все были довольны. Нас благодарили, что-то даже подарили. Но встал вопрос что делать с путевым нарядом. Его не только отметили, но даже и что-то лестное написали. Словом, мы договорились, что никто ничего никому не скажет и наряд я сдам как ни в чём не бывало. И надо же было так случиться, что в зале оказался корреспондент радио. Не помню как оно называется, но вещало на моряков всего северного бассейна. И он все эти события подробно живописал в передаче. И про пианино, и про программу, и про то, какие мы молодцы. Не знаю, сама ли она услышала, Лёнька ли ей сказал или худурок, но через несколько дней она меня вызвала и заставила писать объяснительную записку. Я, естественно написала всё как было, деваться было некуда! Наряд с благодарственным отзывом лежал у неё на столе.

Но вот тут мне придётся сделать отступление и совсем не лирическое, потому что всю гнусность её ты иначе не поймёшь. Я в бригаде числилась бригадиром, который несёт ответственность за точное оформление наряда, который является финансовым документом, по которому потом всем начисляют зарплату. Зарплата наша складывалась из количества концертов, помноженных на концертные ставки. Ставки определяла аттестационная комиссия министерская. У меня до сих пор хранятся несколько таких аттестатов, они имеют вид вузовских дипломов, с фотографией и всеми жанрами, в которых ты аттестован. Когда-то, ещё в Ижевске, вопреки положенным не более 2-х жанров у меня были записаны 3 - солист, концертмейстер, музыковед. Почему именно 2 - никто толком не знал, но тогда было специальное даже ходатайство Государственной Аттестационной комиссии, состоящей из трёх представителей Министерства и целой кучи руководящих удмуртов, чтобы мне разрешили в виде исключения утвердить все три категории. Мне их утвердили, и за "совмещение жанров" мне полагалась доплата по 1/4 от тех ставок, которые были. Это, конечно, была дурость и несправедливость, но дуростей и обдираний было очень много. Вот теперь представь, что я работаю в штате, допустим, концертмейстером, как было вначале. И за сольные номера, если бы их исполнял другой человек, он бы получал свою ставку. А мне доплачивали "четвертушку". Ещё смешнее стало, когда я перешла в музыковеды. Мне стали доплачивать четвертушку за аккомпанемент всего концерта. Это не считая репетиций со всеми солистами, которые вообще были абсолютно бесплатными. На такие условия могли идти только такие прибабахнутые идиотки, так как и музыковедение, и концертмейстерство - самые трудоёмкие профессии. Ты вот удивляешься моей продуктивности. Так это у меня в крови уже сидит! Если у меня в группе три солиста, то это как минимум 4-5-6 часов репетиций ежедневно, а сонаты и трио - это вообще не входили в аттестацию. Входили конечно, но не для нас. Словом, сам чёрт тут ногу сломает, но дело, обрати внимание, в том, что в нашем наряде существовала запись, что я читаю лекцию и АККОМПАНИРУЮ солистам. А пианино-то не работало!

И получается, что я обманула родное государство на 2 рубля 65 копеек. т.к. ставка концертмейстера высшей категории была 11-50. И эта стерва вывесила приказ со строгим выговором "за подлог финансовых документов". Не больше и не меньше.

Для начала я сказала ей всё, что о ней думаю, как о директоре, положив ей на стол трёшницу. Но бешенство меня не покидало и мы решили сообразить вечер с капустником к 8 марта.

(продолжение здесь)